Как стать большим писателем в эпоху политических карликов
У любой эпохи есть не только свои легенды — современники, становящиеся героями своего времени, архетипическими фигурами, но и свои предтечи, переживавшие похожие времена раньше. Они жили давно, но из-за схожести эпох их жизнь становится наглядным примером для нас, в наши дни. Такими были персонажи ревущих 1920-х для героев бурных 1960-х, такими понемногу становятся для нас люди 1970-х.
Все знают о том, что проводить исторические параллели не всегда корректно — можно крупно ошибиться в своих попытках найти истину путем сравнения двух периодов. Но история не дает нам возможности проводить абсолютно достоверные эксперименты, не дает взвесить на идеальных весах людей и поступки разных эпох. Для человека естественно искать в опыте прошлого какую-то опору. Всегда хочется докопаться до корней.
Несколько лет назад, во времена еще относительного благополучия, «стабильности», когда главной новостью дня могло стать очередное заявление Навального, которое все принимались бодро обсуждать, оказалось что у многих начинающих журналистов, студентов журфака и вообще у молодых людей, сочиняющих бодрые либеральные и оппозиционные тексты, появился новый кумир — Сергей Довлатов.
Возможно, моя выборка немного смещена — я из Петербурга, в котором сильна своя региональная идентичность, местная «боевая легенда» — а Довлатов является ее важной частью. Даже если так, мне эта ситуация кажется достаточно показательной и важной, заслуживающей того, чтобы о ней поговорить — в конце концов, Петербург — второй город страны, с приличным трафиком журналистов в Москву. Так что это увлечение определенно выходит за рамки одной лишь Северной столицы.
Когда я говорю «кумир», я не имею в виду оголтелого фанатизма или поклонения. Речь идет о восприятии фигуры Довлатова как ролевой модели. Его ехидные подтрунивания над режимом цитируются и за счет небольшого, на первый взгляд, различия между тем и нынешним режимом, воспринимаются как вполне актуальные. Фигура Довлатова в этом случае отходит на второй план — остается скелет, образ легковесного борца с режимом, который умеет в краткой фразе обозначить минусы власти и генсека, да еще и красиво пошутить. Такой талант дан не каждому, и у многих вызывает неподдельный восторг.
Я и сам очень люблю Сергея Довлатова — читал его всего, по многу раз, запоем, еще будучи подростком. Его тексты и образы стали важной частью меня самого. И именно поэтому мне хочется порассуждать о том, что Довлатов значит для нас сейчас, в 2015 году.
Довлатов — «свой», умница, наш человек. Его проза проста — тем и берет: скупой «хемингуэевщиной», напускной простотой и суровостью, под которой скрывается знание жизни и мудрость. Когда узнаешь о Довлатове побольше, понимаешь сколько труда стоит за этой кажущейся легкостью — вспомнить хотя бы то, что свои рассказы Довлатов специально писал так, чтобы ни одно слово во фразе не начиналось с одной и той же буквы. Мелочь, но крайне показательная, отражающая усердие и постоянную работу над собой.
Довлатовский лирический герой создает неподдельное ощущение близости — с ним легко себя ассоциировать, с ним вместе можно смеяться и грустить. Вереница по-настоящему народных персонажей, населяющих страницы его произведений так достоверна, что хочется воскликнуть: этих людей я видел сегодня на улице, в метро, в кино, на работе. Но вместе с тем, фигура Довлатова крайне трагична.
Банальная истина — Россия очень логоцентричная страна. Слово по-прежнему для нас важно, а писатели, публицисты и журналисты до сих пор, даже во времена победивших соцсетей и ютуба, остаются для нас авторитетными персонажами. Однако людям, избравшим своим призванием литературу, редко у нас достается легкая жизнь.
Довлатов писал и все время хотел стать по-настоящему признанным писателем. Но темы, которые он выбирал для своих произведений (вроде дебютной «Зоны), его взгляды, его окружение, порядочность и честность — никак не укладывались в канон «нормального» советского писателя, принятого в Союз писателей. Он не умещался на прокрустовом ложе требований советской литературы 1960-1970-х годов, и поэтому продолжал заниматься журналистикой и смежной деятельностью. А для писательского мира он оставался маргиналом и изгоем.
Официальная советская журналистика — занятие малоприятное. В ней, конечно, находилось место увлекательному и веселому, что Довлатов честно и отразил в своем «Компромиссе». Но в целом она оставалась безликим серым унынием. «Слушали — постановили, урожай посевных, да здравствуют решения съезда, на улице Гоголя открылся новый магазин, нарастает международная напряженность, борьба за мир». В этом болоте можно было работать (особенно на культурно-географической журналистской периферии), но получать от этого реальное удовольствие было практически невыполнимой задачей.
Фото: go812.ruНеслучайно, что в свой 33 день рождения Довлатов написал на бумаге печальную и грустную фразу — «33 года в дерьме и позоре». Время уходило, молодость утекала словно песок сквозь пальцы, а ничего еще не было сделано. За спиной оставался ворох скучных советских заметок, которые переставали быть интересными вскоре после прочтения номера.
Что спасало Довлатова? То, что он был по-настоящему одаренным и талантливым писателем, в отличие от многих своих собратьев по цеху. А кроме того, ему все же в жизни повезло — писательский и журналистский успех, публикации в New Yorker, работа, издательская деятельность — один случай на миллион. Всегда надо помнить о тысячах советских журналистов, рассеянных по всему Советскому Союзу — таких же ироничных, скептически относящихся к однообразности советских печатных изданий, но занимавшихся этим делом без особой любви. Которые говорили «ну вы же понимаете… дети, семья, работа, служебная квартира». Конечно, понимаем. И даже не всегда можем осудить.
Нынешние времена, к счастью, еще не ставят вопрос о журналистской работе так жестко, как советские. Хотя за последние годы загончик для свободного мнения сузился, но и сейчас есть еще возможность заниматься тем, что тебе по душе, раскапывать острые истории и подкапываться под нехороших чиновников.
И главное, что нужно помнить всем тем людям, кто ориентируется на Довлатова — в отличие от него, у вас есть выбор — не заниматься подлым или неприятным делом, а уйти в нечто другое.И даже если со свободой слова в России по-прежнему будет не очень, то все равно есть надежда на то, что вырастет еще один большой русский писатель. Легкой жизни ему не достанется, зато слава будет на века. Успех гораздо больший, чем еще сотня смиривших журналистов.